Блаженнейший Святослав в интервью УП: «Украина победит, потому что зло всегда терпит поражение»

– Несколько недель назад я был в Патриаршем соборе на воскресной службе. Вы тогда вспоминали слова девочки из Мариуполя, которая спрашивала: «Мама, а почему война?». Наверное, у многих верующих и неверующих в Украине сейчас этот вопрос в голове…

– Ответ на него мы можем искать только у Господа Бога. Мы не знаем до конца, почему на нашу долю выпала эта страшная война, которую уже сегодня квалифицируют как крупнейшую в Европе после окончания Второй мировой. Искренне скажу, я каждый день себя спрашиваю: почему? А значит – что надо делать, чтобы можно было иметь какой-то свет, светопонимание? Это светопонимание даёт тебе ключ, чтобы открывать много других дверей.

Первое, что стало очевидным, – накопилось очень много зла, в частности на северных границах Украины. И оно теперь просто прорвалось. Как весной вода прорывает дамбу, так и зло выплеснулось сегодня на наши земли. И те ужасные кадры, которые мы видим сегодня вокруг Киева, на оккупированных и освобождённых территориях, дают нам ощущение такого овеществлённого зла. Так много зла в нашей жизни мы, пожалуй, не видели никогда, как во время этой полномасштабной войны.

Вспоминаю слова одного нашего военнопленного, которого обменяли ещё при президенте Порошенко. Он находился в застенках на Донбассе, видел лицо смерти и вернулся в Украину. Этот военный сказал: «Это всё потому, что не произошло покаяния за коммунизм. Не произошло Нюрнбергского процесса над Сталиным, над преступниками ГУЛАГа, над преступниками НКВД, которые массово расстреливали граждан этого же советского государства, а потом совершали преступления в Украине, преступления Голодомора».

Более того, при нынешнем президенте России эти преступления стали героическими поступками. То есть зло стало представляться как доблесть, показывающая якобы величие.

Мы много раз слышали: «Можем повторить», – и так это зло начало отравлять умы всего общества, что-то вроде того, как нацистская идеология в своё время начала отравлять умы и сердца Германии, которая пыталась «встать с колен» после поражения в Первой мировой войне.

– Голодомор, депортации, выселение в степи, лагеря... Бог нас наказывает за что-то?

– Нет. Наоборот. Знаете, я смотрю на великую жертву украинского народа как на жертву Авеля, которого убил брат Каин. Это первое убийство в человеческой истории. Однако Авель был прообразом самого Иисуса Христа. И жертва Иисуса Христа является для нас ключом, чтобы понимать наши страдания. Нынешнее второе полномасштабное наступление на Украину совпадает с Пасхальными праздниками. Почему? Я думаю, нам Господь Бог тоже что-то говорит этим.

Мой предшественник, Любомир тоже говорил, что Бог говорит через обстоятельства. Пасхальная жертва Иисуса Христа окончательно уничтожила и победила зло. Этот Крест Христов, что мы почитаем в Страстную пятницу, в частности, является знаком победы, которую Украина несёт в своём сердце, – победы над злом. Поэтому я так уверен, что Украина одержит победу. Украина победит, потому что зло всегда терпит поражение.

У меня был ещё другой вопрос. Почему именно якобы всемогущий враг первый нападает, неся зло? Потому что зло боится, оно переполнено страхами. Зло боится добра так же, как все силы зла боялись. Поэтому Россия боится Украины.

Мы чувствуем, что противостоим врагу как народ, который борется за добро, потому что в нас действует сила добра. Добро и правда имеют свою силу. Мы полностью не можем объяснить, в чём заключается сила добра и в чём сила правды. Говорят, что добро надо делать, а правду надо свидетельствовать. Правду не надо защищать или объяснять, она имеет собственную силу, которая устраняет зло, как свет устраняет тьму.

Мы можем сетовать на зло, однако сделаем один – два добрых поступка и увидим, что мы сможем его преодолеть.

– Сейчас очень много солдат, которые, по сути, преодолевают зло путём убийства, к которому нормальный человек, естественно, не стремится, но должен совершать. Как люди должны себе объяснять это убийство и как им помочь его пережить внутри себя?

– Это ещё один парадокс войны. Правила христианского переживания такой войны, которую мы сейчас ведём, включают право справедливой самозащиты. Это так, как в случае нападения преступника на ваш дом: вы имеете право защищаться. Даже больше, вы, как отец семьи, чувствуете, что это ваша обязанность – остановить несправедливого нападающего. И это вытекает из естественного правила.

Очевидно, что мы этого нападающего должны останавливать пропорциональными средствами. Если он на меня нападает голыми руками, то я не могу сразу вынимать огнестрельного оружия. Нечто подобное мы можем сказать и об этой войне. Мы останавливаем несправедливого нападающего пропорциональными средствами. И очевидно, что во время такой защиты, защитной войны, может наступить смерть, убийство нападавшего. Но главным нашим намерением является не столько кого-то убивать, сколько защищать жизнь.

Поэтому, согласно с правилами моральной оценки обстоятельств войны, которую мы ведём сегодня, говорим, что мы, украинцы, имеем священный долг защищать Родину, даже с оружием в руках. Не мы эту войну развязали, мы не хотели брать в руки оружие и убивать нападающих. Это не было нашим замыслом. Но наша обязанность – их остановить.

– Ещё одно не очень доброе чувство, которое сейчас часто возникает в обществе, – это ненависть. Что с ним делать?

– Это ещё один вопрос, над которым я думаю с начала этой войны, и даже раньше, глядя на болезненные обстоятельства оккупации Донбасса и Крыма, где были наши приходы. Как действовать, как реагировать, как оценивать? В таких обстоятельствах чувство ненависти возникает спонтанно.

– Оно не просто возникает, но у многих с каждым днём только растёт…

– Это реакция живого человека на явное преступление, которое творится перед его глазами. Если бы человек радовался, то это значило, что он одобряет такого типа поступки. Ненависть означает неприятие, радикальное несогласие с происходящим. Можно сказать, что чувство ненависти – естественное, в частности, для человека, живущего в этом мире вне рая, в идеальном состоянии человека и человеческого общества.

Эта ненависть нуждается – не говорю, что в контроле – в правильном переживании, так же, как мы должны уметь правильно переживать другие эмоции, например, грусть, потерю ближнего. Если мы неправильно будем это переживать, то просто впадём в депрессию, сами себя погубим из-за неспособности управлять своими чувствами.

Это чувство нельзя игнорировать, его не стоит осуждать. Есть несколько правил, и здесь духовная жизнь входит в близкий союз со служением наших психологов, в частности тех, которые пытаются помогать пережившим травмы войны, посттравматическое стрессовое расстройство или что-то в этом роде.

Ненависть не может над нами властвовать. Она не может стать господствующим чувством. Иначе мы превращаемся в её рабов и она руководит нашими мыслями и поступками. Становится главной мотивацией многих других наших видов поведения. Мы видим, сегодня во время войны резко возросла агрессия. Люди становятся агрессивными даже друг к другу.

– Вспыхивают, как спички…

– Абсолютно. Страх тоже плохой советчик. Говорят, если ты боишься, то сначала успокойся, а потом примешь правильное решение. И если во время войны кто-то говорит, что не боится, то просто говорит неправду. Так же, когда ты видишь, скажем, наглого врага, который приходит убивать, и ты говоришь: нет, я не ненавижу, то это неправда! Правда о твоём состоянии требует, чтобы ты признал, что есть эта эмоция. Поэтому надо учиться над ней воцариться и ею управлять.

Если, приложив усилия, правильно управлять своей эмоцией гнева, ненависти, её можно превратить в добродетель мужества. А мужество – это та сила, которая учит побеждать. Однако мужественным является не тот, кто поддаётся эмоции ненависти и потом легкодушно бросается на врага, подставляет необдуманно свою жизнь опасности и всех других, нет. Мужество – очень важная добродетель, которая заключается в том, что у человека есть сила адекватно, разумно противостоять злу в подходящих обстоятельствах, ища лучший способ, как это сделать.

Мы восхищаемся мужеством наших воинов. Порой в основе мужества может быть эмоция ненависти, но её предстоит, так сказать, правильно пережить, и тогда это даёт нам ключ к победе.

– Вы вспоминали немцев после Первой мировой. Я бы хотел напомнить о немцах после Второй мировой и о зле, которое они несли вместе с Гитлером, а потом просили прощения. Сейчас мы видим примерно то же с российской стороны. Войны заканчиваются, раньше или позже и эта война закончится. И не покидает постоянный вопрос: «А что дальше будет с этим народом, и можем ли мы с ним когда-то достичь примирения? Нужно ли вообще?»

– Я не знаю (пауза).

Вы употребили очень глубокое христианское слово «примирение». Примирение принадлежит к сердцевине Евангелия. Апостол Павел считал, что стержень его апостольской миссии – проповедовать перемирие между Богом и человеком. Следовательно, возможно примирение между людьми. Он пишет: умоляю вас, примиритесь с Богом. То примирение имеет даже церковное название – Таинство Покаяния. Покаяние, или Исповедь, порой называют Таинством Примирения. Поэтому христиане всегда должны стремиться к примирению. Но примирение является настоящим только тогда, когда зло побеждено.

Мы, как христиане, не имеем права отвергнуть идею примирения как таковую, к ней должны стремиться и её проповедовать. Однако следует понимать, что идея примирения всегда заключается в том, что происходит определённое изменение, некое исцеление, заживление ран.

Я думаю, что история именно немецкого народа, который вы упомянули, для нас поучительна. В своё время, в 1960-х годах, состоялся процесс примирения между польским и немецким народами. Тогда польский епископат от имени жертвы выступил с такой инициативой примирения. Польская коммунистическая власть считала это предательством государства. Да и многим, кто ещё помнил зверства нацистов на территории Польши, трудно было это понять. Однако потом те лица, которые были, так сказать, промоутерами этого, вошли в историю Европы как великие духовные лидеры. С польской стороны выступал Кароль Войтыла, будущий папа Иоанн Павел II, а с немецкой – Йозеф Ратцингер, который затем стал папой Бенедиктом XVI.

Однако для того, чтобы польский епископат имел моральное право провозгласить такой жест, произошло две вещи, без которых, по моему мнению, никто бы не осмелился говорить о примирении между народами после Второй мировой войны. Первый момент –война закончилась. Во время оккупации Польши немцами никому из польского епископата даже в голову не пришло бы говорить о примирении. Почему? Потому что когда я примиряюсь с оккупантом, это значит, что я сдаюсь, предаю своё государство, свой народ, я соглашаюсь на зло. Поэтому, чтобы начался какой-то процесс примирения, надо было, чтобы война закончилась, и победой над нацизмом и народом, который был отравлен этой идеологией. И второй момент – состоялся Нюрнбергский процесс, благодаря которому нацистская идеология как таковая была развенчана, осуждена, а военные преступники были наказаны.

Мы упоминали, что зло накопилось на севере от Украины, потому что такого Нюрнбергского процесса не произошло над сталинскими преступлениями и коммунизмом. Тогда, если бы не было такого осуждения, нацизм продолжал бы убивать так же, как коммунизм продолжает убивать и сейчас.

– Если мы говорим о примирении, то вы понимаете, о чём будет следующий вопрос. Не поспешил ли Папа Римский примирять русских с украинцами, сведя под одним крестом украинку и россиянку на Крестной дороге?

– Я думаю, что это было немного преждевременно. Поэтому мой комментарий был о том, что этот жест не ко времени. Мы, в принципе, не можем отвергать сердцевины христианского посыла. Но опять же, заявлять об этом даже на языке жестов для нас, украинцев, можно только тогда, когда закончится война, когда нас не будут убивать и это закончится победой Украины, когда произойдёт осуждение идеологии геноцида, которую Россия открыто провозгласила.

Нас всех просто потрясла эта публикация в «РИА Новости», в которой россияне провозгласили на весь мир манифест геноцида. Известный историк Тимоти Снайдер сказал, что это учебник геноцида, которого он ещё не видел за все годы со времён гитлеровской Германии и по предписаниям которого сегодня методично действуют россияне.

Жесты примирения возможны лишь тогда, когда этот новейший вид нацизма, который сегодня Россия собой несёт, будет осуждён.

– Протесты же украинцев начались не в день Крестного пути, а раньше. Как вы думаете, почему Папа нас не услышал?

– Думаю, что Папа прислушался, скажем так, потому что слово «услышал» имеет окончательный характер (улыбается).

Я был в чаще всех этих событий, потому что лично вёл переговоры с различными декастериями, министерствами, Ватиканом. И мне было очень приятно, что мы здесь выступили совершенно единодушно: и римо-католики, и греко-католики, и наше государство в лице Посла Украины при Ватикане. Более того, нас поддержало общественное мнение в той же Италии, в Европе. То есть я бы, скорее, говорил, что Папа прислушался к нам.

Я прекрасно понимаю, почему и как случилось, что такое где-то возникло. Здесь есть несколько причин, о которых я хотел сегодня упомянуть. Поверьте мне, ни у кого не было намерения обидеть украинцев или ранить наши чувства. Если бы не было горячей фазы войны, то мы бы по-другому прореагировали на все эти тексты и жесты. Но что случилось?

Во-первых, эта Крестная дорога была написана и подготовлена перед тем, как началась война. И знаете, для определённых чиновников нет ничего хуже, как поломать их ментальные схемы. Это для них самое трудное. Мы узнали об этом формате Крестного пути и этих, так сказать, жестах уже в начале Страстной недели, то есть тогда, когда Ватикан опубликовал свои буклеты.

– Расписание?

– Не только расписание, но и тексты. То есть это были не какие-то заявления или политический манифест, это была опубликованна книжечка о том, что будет на этой неделе в Ватикане на Крестном пути. И тогда мы увидели, что планируется вот такой жест.

Мы начали активно общаться. Первая реакция, так сказать, чиновников от литургических текстов – это было удивление: «Почему же вы так реагируете?». Мы говорим: «Потому что в Украине война! Поэтому те жесты и слова для нас сегодня означают нечто совершенно иное, чем это было бы два месяца назад».

И тогда у них возник следующий вопрос: «А что теперь делать?». Ведь были опубликованы не только тексты, но и имена участников, тех двух женщин, которые, кстати, уже десятилетиями живут вне Украины и России и, видимо, дружат, работают вместе и не имеют зелёного понятия, что происходит в их странах. Они оторваны от контекста и, по моему мнению, не вполне могут быть лицом своих народов.

О них уже было опубликовано… И как теперь поступить? Помню такую фразу, которую я услышал: «Да, надо что-то менять, но чтобы последнее не было хуже предыдущего, чтобы лекарства не были хуже самой болезни». Я тогда говорю: «Знаете, господа, я всё же доверяю вашей мудрости, давайте искать какой-то выход». И тогда они спросили: «А что бы вы посоветовали?» Я ответил: «По крайей мере не надо читать тексты». Когда мы не имеем что сказать, когда не понимаем, у нас нет ответа на вопрос «почему?», с которого мы начали наш разговор, – лучше молчать. И так случилось.

Я думаю, что тот единодушный протест со стороны Украины чётко и ясно отмежевал тех лиц, которые принимали участие в этих событиях, от их народов, в частности, когда речь идёт об Украине. Для всех было понятно, что эта украинка не представляет Украины там. Да, возможно, на уровне личных, частных отношений можно было бы показать дружбу между двумя лицами. Однако мы заявили, что совершенно не время принуждать к дружбе или даже употреблять такой термин, когда против украинцев ведётся эта жестокая, дьявольская война. Поэтому я, подытоживая, могу сказать, что нас услышали.

– Услышали или прислушались?

– Извините – к нам прислушались. Нас каждый раз будут глубже слышать. Даже больше – я думаю, что мы одержали тактическую победу. Потому что теперь для всех, наверное, будет понятно, что отношения с российским контекстом – государственным ли, церковным, интеллектуальным или общественным – невозможно уже больше строить так, как это было до 24 февраля.

– О русском контексте и о том, когда говорить или молчать. Мы сейчас видим и слышим часто о роли УПЦ Московского патриархата в этой войне. Как вы думаете, может ли быть в Украине сейчас церковь Московского патриархата?

– Она есть.

– Я понимаю, но как ей жить в таких условиях?

– Вот это уже следующий вопрос. У меня такие ощущения, что действительно эта церковь сегодня переживает очень серьёзный кризис. Я бы не хотел комментировать всего, что там происходит, потому что это мне не к лицу. Возможно, нужно было попросить представителя этой Церкви объяснить. Но то, что нам сегодня уже видно, что в этой общности на самом деле происходит большой кризис её тождества.

Ибо, с одной стороны, её верующие декларируют себя принадлежащими к Украинской Церкви, но всё же эта связь с Московским патриархатом не абстрактна, она конкретна. Мы видим, как верующие этой Церкви очень болезненно переживают позицию их патриарха. Даже глава этой Церкви, митрополит Онуфрий, дистанциировал себя от позиции Московского патриархата, он, де-факто, осудил войну России против Украины.

– Он позже нашел другие слова: осудил действия русских военных, русской армии. Это всё же некое отмежевание, но не было сказано, что он осуждает действия русского народа.

– Возможно, вы правы. Но фактически было признано, что это несправедливая война против Украины. Это на церковном уровне очень важно, потому что означает определённое моральное право верующих этой Церкви защищать Украину.

Мы видим всё же много солдат, военных, которые считают себя верующими Московского патриархата и которые сегодня воюют. Мы видим, какие порой драматические моменты, когда в село или городок, где есть община Московского патриархата, возвращается бездыханное тело украинского героя, погибшего на войне. Это провоцирует к развитию определённого сознания: кто мы есть? Как нам на это реагировать?

Мы уже видим, что сам Московский патриарх очень боится, чтобы эта война не вызвала внутренних разделов в той церкви, чтобы от неё не отсоединилась какая-то её часть. И я думаю, что эти опасения небезосновательны.

– А есть ли примеры перехода священников из Московского патриархата в Греко-Католическую Церковь?

– Да. В 90-е годы, когда наша Церковь вышла из подполья, в западных областях Украины очень много священников с общинами вернулись обратно в свою Церковь.

– Я имел в виду, есть ли сейчас такие примеры.

– Сегодня мы не имеем таких примеров, потому что, скажем, уже за последние 30 лет Независимости произошла определённая фиксация конфессиональной идентичности. Поэтому, я думаю, что сегодня тех православных, которые хотят стать греко-католиками, не много.

Однако у нас сегодня конфессиональное разделение между православными в Украине. Поэтому здесь возможны движения из одной конфессии в другую, но в православной среде. Данная война повлекла очень серьёзные вопросы, которые ставят перед собой верные Украинской Православной Церкви. Мы видим, что их священники и иерархи за пределами России почти единодушно осуждают российскую агрессию. Интересно, что даже так называемая Зарубежная Русская Православная Церковь сегодня реагирует по-другому. Мне было очень интересно читать позицию митрополита Русской Православной Церкви в Мюнхене, который призвал своих верных собирать помощь Украине, принимать в Германии украинских беженцев.

– Вы сказали, что конфессии в Украине уже устоялись – православные, греко-католики. Эти слова порождают следующий вопрос: А что у нас с процессом объединения церквей в Украине? Под угрозой большой войны у священников не происходит более интенсивного диалога по этому поводу?

– Искренне скажу, я пока его не наблюдаю. То, что есть запрос народа на церковное единство, это факт. И сегодня любые общие события, общие молитвы и заявления очень благосклонно воспринимаются Божьим народом по примеру того, как это было во времена Майдана.

Но когда речь идёт о межцерковных институтах, то диалога о церковном единстве сейчас нет. Этот диалог мы называем экуменическим. Сегодня официального экуменического диалога в Украине нет. Есть межцерковные отношения, даже сотрудничество – порой лучше, порой хуже. Но какого-то действительно серьёзного движения к объединению церквей ныне я не вижу.

– Мы начинали наш разговор с вопроса «почему?». За ним часто следует уныние в людях. И в своих разговорах с Богом они в такие моменты говорят: «Тебя не существует». Как можно объяснить эти возникающие чувства и что с ними делать?

– Надо расти в вере. Ибо вера, с одной стороны, имеет интеллектуальный характер. Святой Августин говорил: «Я верю для того, чтобы понимать, и понимаю для того, чтобы верить». То есть между верой и разумом есть очень важная, я бы сказал, интимная связь, диалог. С другой стороны, вера всегда имеет элемент сомнения, потому что у нас нет полного опыта всего того, во что верим. Поэтому то, во что мы верим, часто может быть больше нашей способности понимать.

Приведу пример. Мы порой строим отношения между людьми, правда? И в этих отношениях люди друг друга узнают. Бывают супруги, прожившие десятилетия вместе, в конце говорят: «Я тебя до конца не знаю». Но всё же эта супружеская любовь базируется на определённом доверии. До конца тебя не знаю, но я тебе доверяю, я тебя люблю. И это моё доверие, любовь к тебе помогает мне лучше тебя понимать.

Это мы говорим о жизни людей, когда мы можем друг друга увидеть, друг к другу прикоснуться, даже поссориться между собой, пережить кризис в отношениях и идти дальше. Нечто подобное возникает в наших отношениях с Богом. Потому что вера – это отношение доверия к Богу. Поэтому я бы посоветовал: если мы чего-то не понимаем, когда действительно чувствуем, что моё личное отношение с Богом не даёт мне ответа на вопрос, – не отчаиваться. Ибо это может означать, что Господь Бог тебя ведёт такой дорогой, какую ты не понимаешь, но поймёшь потом. Поэтому надо доверять Богу.

– Чем эта Пасха будет отличаться от других, кроме, конечно же, войны?

– Возможно, прежде всего, смешанными чувствами. А кроме того, не все будут иметь возможность приготовить пасхальную корзину. Не все смогут вместе сесть за пасхальный завтрак. Не все смогут готовить завтрак в том месте и таким образом, как это было до войны. Особенно когда я думаю о тех наших людях, что оказались за пределами Украины.

Наша Церковь постарается сделать всё, чтобы эта пасхальная радость дошла до тех людей, вся наша сеть присутствия в различных частях мира для этого открыта. Знаю, что едва ли не самое большое количество наших верных есть в Польше. Поэтому мы так стараемся контактировать с нашими польскими общинами разного рода призывами, обращениями, даже поиском, где наши люди, чтобы к ним прийти.

Думаю, что совместными усилиями всё же Пасхальную радость мы почувствуем. Потому что Пасху готовит не человек. Это Божье дело. Христос воскрес!

 

Беседовал Евгений Будерацкий, УП

Фото: Дмитрий Ларин