«Мир ещё никогда не был таким украинским». Предрождественское интервью Бориса Гудзяка

Почти весь 2020 год владыка Борис Гудзяк наблюдает за Украиной и украинцами из-за океана – по причине пандемии коронавируса он непрерывно находится в США. Но уже с первых минут разговора становится понятно – важнейшие события не проходят мимо его внимания.

В разговоре с УП Борис Гудзяк рассказывает, как 2020-й изменил ощущение человеческой самодостаточности, сравнивает уровень свободы украинского и американского обществ и объясняет, почему иногда церковь должна «гладить против шерсти».

И почему сейчас – именно то время.

 

– Владыко, вы уже год не были в Украине из-за пандемии коронавируса. Удалось ли вам за это время переосмыслить своё видение Украины, открыть в ней что-то новое с дальнего расстояния?

– Я использую это время для осмысления многого, прежде всего, себя самого – и я благодарен за эту возможность, хотя она досадная и болезненная.

Мы потеряли 18 духовных лиц в нашей митрополии в Америке: епископа, 10 священников, 7 монахинь. Мы говорим с вами в день похорон Игоря Скочиляса – нашего преподавателя, моего коллеги, личности, что была одной из колонн Украинского католического университета. Он умер от ковида, как и тысячи, сотни тысяч людей во всём мире.

За 30 лет, с тех пор как я решил вернуться на родину своих родителей, я не был вне Украины так долго. Что изменилось? Из-за расстояния и времени я стал меньше интересоваться политической жизнью Украины. Моё внимание сосредоточено на людях, на человеческом опыте.

Опыте не какой-то верхушки в Киеве, а жертв, скажем, наводнения в Карпатах. Где-то перед глазами моими эти переполненные больницы, люди, которые не могут позволить себе купить медикаменты или не имеют к ним доступа. На человеческом опыте парней и девушек в окопах на востоке.

То есть от Карпат до Донбасса украинцы находятся в экстремальных условиях. Проблематичность проявляется в различных неудачах и неуместности в действиях президента и правительства.

Есть также немало разочарований и проблем, последняя из которых – назначение господина Шкарлета министром. Казалось бы, правительство, пришедшее к власти, а скорее власть, пришедшая к правлению на лозунгах борьбы с коррупцией, не могла бы такого допустить.

Темп этого года, его резкие повороты, потери, рутинная занятость ещё не дали мне возможности подвести окончательные итоги – думаю, что Рождество станет такой возможностью.

– Почему на расстоянии вы стали меньше интересоваться именно политической жизнью Украины?

– Возможно потому, что раньше слишком много посвящал этому времени.

По крайней мере, последние два десятка лет – от убийства Георгия Гонгадзе, акций «Украина без Кучмы», оранжевой революции, периода Януковича, до Революции Достоинства и этих послереволюционных лет – большая часть моего внимания была направлена на политические процессы, проблемы и надежды на реформы.

Сегодня, понимая, что на расстоянии мои возможности влиять на политические процессы приближаются к нулю, мне остаётся интересным и важным опыт человека. Как когда-то говорила Мирославу Мариновичу Михайлина Коцюбинская – можно любить человечество, только любя конкретных людей. Мы любим Украину, когда любим конкретных украинцев.

Те, кто говорят, что любят и служат Украине, но не любят украинцев – конкретных людей, в том числе обездоленных, нуждающихся, – лгут.

Политики приходят со своими лозунгами и уходят часто, к сожалению, с невыполненными обещаниями – и цикл манипуляций и коррупции продолжается. Я это говорю не с разочарованием, а как человек, который увлекается конкретными украинцами, их творчеством, последовательностью, принципиальностью. А также конкретными украинцами, которые страдают, которые имеют особые потребности и пульсирующее сердце в своей груди.

Меня восхищает украинское паломничество от страха к достоинству, оно ещё долго будет продолжаться. Считаю особой привилегией моей жизни то, что могу быть духовным спутником, сопровождать разных людей как в Украине, так и за её пределами.

– Если перейти от конкретных украинцев и посмотреть шире – на общество в целом. Какие победы украинского общества в 2020-ом вы можете вспомнить?

– Не только в украинском обществе, но и в других странах, на разных континентах, этот год стал поводом для особой солидарности.

В моём поле зрения было немало людей – бедных и богатых, и, скажем, предпринимателей, которые переживают за ближнего, протягивают руку.

Не скажу, что это была большая часть украинского общества, – для меня сейчас статистика не доступна, но было много проявлений. Победы украинцев есть в малых вещах, в ежедневных шагах. Они остаются в моральной казне и обогащают наш народ.

– А поражения?

– В контексте политического фронта я уже упоминал назначение Шкарлета. Это такое символическое дело. Оно очень многое обнаруживает, потому что сделано вопреки принципиальной позиции и развитой аргументации настоящих руководителей украинского образования.

Это не случайное что-то, это намеренное. Сознательно и намеренно. И это недопустимо после лозунгов, с которыми этот президент и правительство пришли к власти.

Мне кажется, не до конца адекватно были использованы ресурсы по медицинскому ответу на ковид.

Реальное поражение Украины – это обеднение людей. В целом, одно из болезненных последствий этого ковидного кризиса, пандемии в мире – обеднение бедных и рост в ширину и глубину пропасти между зажиточными, богатыми и маргинализированными. Аналитики говорят, нужны десятилетия, чтобы сблизить эти экстримы.

Поражение не только 2020 года, но и последних двух или двух с половиной десятков лет – это вынужденная миграция 10 000 000 украинцев. Хотя для Украины ресурсы, которые её выходцы присылают своим родственникам, являются важной частью экономики, и интересно наблюдать, как пополнилась и расширилась мировая сеть украинцев.

Однако мы не можем не обращать внимания на страдания, связанные с разлукой, расколом семей, травмами, которые непременно случаются, когда человек вынужден вырывать свои корни и переноситься на другую, не всегда благоприятную почву.

Факт, что не может быть Украины без украинцев. Украинцев же в Украине становится всё меньше.

– Вы упоминали о пути украинского народа от страха к достоинству. Насколько, по вашему мнению, в 2020 году украинский народ вырос в своём достоинстве и свободе?

– Считаю, что каждый год независимости приносит новый опыт.

У меня в доме сейчас временно поселились два парня из Украины – одному 40, другому 30 лет. Мне интересно, общаясь с ними, понимать, что периоды советских лишений многих народов – для них далёкий исторический факт. Этот опыт над ними уже не тяготеет, как над пожилыми людьми, которых я встречал в начале 90-х. В этом они свободны.

Наблюдаю, как развивается украинская культура. Ещё никогда не было столько украинских книг, украинских фильмов. Ещё никогда не развивалась так украинская наука!

Мир осознаёт Украину. Украинцы становятся глобальными – есть общины в Китае, Египте, не только в Европе, Америке или в Австралии. Украинская свобода и украинский мир растёт. Собственно, мир ещё никогда не был таким украинским.

– А насколько украинское общество в своей свободе отстаёт от американского?

– Меньше, чем прежде.

Потому что, с одной стороны, за последние 30 лет случился скачок украинской свободы, а с другой – впечатляющий регресс американской демократии.

Приведу довольно банальный, но наглядный пример. Когда я в 1988 году на шесть месяцев приехал стажироваться в Киев, то мог позволить себе один звонок в месяц родителям в Америку. Приходил на главпочтамт в центре, на Майдане Независимости, и заказывал разговор. Каждый раз надо было долго ждать.

Я как-то спросил: почему же так долго? Мне ответили – в Украине есть всего 30 международных линий. Вы можете такое представить? Теперь в вашем обществе, в каждой студенческой аудитории есть 30 международных линий. Спросите тех, кто старше 65 лет, звонили ли они в советское время за границу? Никто даже не думал звонить за границу, не представлял, что это возможно. Это так, если бы я сейчас вас спросил, часто ли вы звоните на Марс.

Не звонили, потому что это было невозможно, не было такой опции. На этом простом примере видно, что свобода украинцев абсолютно не соразмерна с той, какой она была 30–35 лет назад. Однако выросла ли наша ответственность? Ведь свобода не является лишь возможностью делать что-нибудь. Настоящая свобода – это возможность делать правильно, совершать здоровое жизненное дело.

И здесь у нас есть большое поле для роста.

Мне неприятно видеть, вернувшись в Америку после 30 лет проживания на европейском континенте, что в американском обществе, образовании, культуре и политической жизни есть такие глубокие проблемы. Есть достижения, скажем, сознание о расовом неравенстве растёт, и дай Бог, чтобы эта столетняя несправедливость исправилась.

Однако я чувствую, что эта империя теряет свою моральную, идейную основу. И здесь большую роль, мне кажется, играет маргинализация Бога в живом сознании, социальной и политической культуре Америки. Америка даже на своём долларе пишет...

– In God We Trust (на Бога уповаем. – Ред.)?

– Да, но это почему-то больше остаётся на бумаге. А когда нет Бога – нету святости, нет признания Богом данного достоинства. Всё становится контракту, легальной условностью. Сегодня твоя жизнь – святое, завтра у нас будет новый закон – и от тебя, старого, немощного, можно избавиться.

В религиозной и церковной жизни в истории было много идолов, есть они и сегодня. Но когда мы с самих себя делаем идолов, тогда становимся на путь потерь, раздора, растерянности и, возможно, гибели нравственной или физической.

ХХ век показал, что два идолопоклонства – нацизм и коммунизм – привели к невыразимому страданию и к десяткам миллионов жертв. В ХХ веке тоталитаризмы и войны, геноциды, которые они вызвали, привели к примерно 180 миллионам смертей.

Советский Союз был первой страной, которая ввела политику абортов. Всем известна долговременная политика коммунистического Китая об одном ребёнке в семье.

Мы живём в довольно странное время, когда непросто определить то, что, казалось бы, очевидно – кем является мужчина, кем является женщина, чем является семья. Расшатана антропология, и нет общих знаменателей – понимания, кем является человек. И мне кажется, что это довольно опасно в Америке, в так называемых развитых странах, но и в Украине тоже.

– В этом контексте спрошу о недавней ситуации со словами Папы Римского Франциска об однополых союзах и законе о гражданских партнёрствах. По вашему мнению, будет ли готова церковь в ближайшее десятилетие признать однополые союзы?

– Основное церковное учение – неизменно, ибо оно приходит через откровение, оно от Бога.

Что старается сказать Папа Франциск? Что надо уважать всех людей, кем бы они ни были. Его слова о гражданском партнёрстве для гомосексуальных пар связаны с конкретным контекстом – ситуацией в Аргентине, где возникла общественная дискуссия о возможности однополых браков.

У меня много знакомых однополой ориентации, я их уважаю, люблю, многим я благодарен за их вклад в мою жизнь. И, наверное, не в полной мере, но я стараюсь понимать и быть отзывчивым на страдания, связанные с жизнью каждого человека, в том числе людей так называемых нетрадиционных ориентаций. Они по разным причинам часто были и остаются маргинализированными.

У нас, христиан, есть высокая и неизменная заповедь Христова – уважать и любить всех людей, кем бы они ни были. Но это не значит отвергать то, что Господь нам передал через иудейско-христианское наследие.

Церковь признаёт, что происходят разные вещи. Церковь признаёт, что есть определённые реальности, даже если они не согласны с учением церкви. Но я не предвижу, чтобы католическая или православные церкви признавали однополые браки – ни сегодня, ни в будущем.

– Но не разрушается ли в таком случае конструкт уважения к этим людям и к их праву иметь семейный союз?

– Мы быстро не ответим, потому что нужно объяснить, что есть право, вообще, наше право. Сейчас понимание права очень неадекватно. Мы живём во время, когда эмоции и желания сравниваются с правом – если я чего-то хочу, я имею на это право. Это одна из черт современного сознания. Но так не может быть.

– Согласны ли Вы с журналом «Time», который назвал 2020-й – худшим годом в истории?

– «Time» назвал 2020-й худшим годом, потому что это удачный заголовок, на который все кликнут, – он отвечает ощущениям, опыту большого количества людей.

Но сами авторы этого номера журнала пишут, что не 2020-й худший – а мы просто худших не помним. Не помним Столетней войны и других крупных войн, чумы – Чёрной смерти, которая унесла 20% населения Европы, испанки, когда с 1918 по 1920 год умерло, по разным данным, от 40 до 50 миллионов людей, Великой Депрессии, Холокоста и Голодомора.

Эти потери для современных людей стали просто цифрами или печальными фактами истории. Даже недавние геноциды в Руанде или бывшей Югославии стёрлись из глобальной памяти.

Мы любим яркие высказывания и чёрно-белые выводы. Конечно, год тяжёлый, но в нём есть возможности для солидарности.

– Вы говорите, что используете время без Украины на переосмысление, прежде всего, самого себя. Что вам удалось открыть в себе в 2020-ом?

– Этот год учит меня смирению. Я увидел, сколько во мне ещё смешных претензий на способность что-то контролировать, что-то изменить своими стратегиями. Мы, взрослые люди, часто имеем ощущение самодостаточности. Но этот год учит нас другому – мы все зависим друг от друга, в этих обстоятельствах мы не можем самостоятельно спастись. Но, прежде всего, наша жизнь – это великий дар, а не наше достижение или произведение. Дар от Бога.

Я последние 9 дней перед Рождеством, которое мы будем праздновать 25 декабря, стараюсь отдаться Богу. Не снимая с себя ответственности, но освобождаясь от претензии самодостаточности.

Это мне не просто удаётся. Я долгое время был в таком ритме проектов, стратегий – а теперь вижу, что маленький вирус, субмикроскопический, может нас вполне переориентировать. И речь идёт не только о вирусе, очевидно. Речь идёт о наших иллюзиях.

Когда же смотришь правде в глаза, то понимаешь, что каждый из нас одарён жизнью, и получаешь настоящую свободу. Когда начинаешь жить благодарностью, понимаешь, что ты богат, потому что получил много даров.

– Ощущение благодарности приходит с возрастом?

– Есть такая прекрасная детская благодарность, признательность неожиданности, которая есть у детей – такие широкие глаза. С возрастом мы можем становиться более циничными. А с другой стороны, мы можем всё же расти в мудрости.

Я думаю, что мудрость и благодарность не разрывны. Там, где нет благодарности, мудрость просто не соответствует действительности.

– Владыко, а что вы сегодня определяете для себя главными ценностями в жизни?

– Для меня сейчас очень важно смирение. Этого слова, понятия многие не понимают.

– И боятся, возможно.

– Боятся. Этимология этого слова в церковнославянском идёт от словосочетания «со миром». Это жизнь в мире. Мы бы могли сказать – в ежедневном покое, но мир намного больше, чем покой. Мир – это соответствующее отношение к Богу, к ближнему, ко всему.

Это не значит – себя искусственно приуменьшать, это просто означает себя не раздувать, не иметь иллюзий о себе и своём месте во Вселенной. Знать своё место, знать своё призвание – это составляющие истинного смирения, истинного мира.

Я бы хотел менее поверхностно увлекаться и поверхностно разочаровываться в людях или обстоятельствах. А истинным образом стоять перед таинством жизни. То есть встречать людей, обязанности, кризисы, творчество, поражения, смерть в мире, с такой, можно сказать, тёплой лёгкой улыбкой в ​​душе. В ковидное время, предрождественские дни и в начале седьмого десятка моей жизни – это мой главный приоритет.

– Украинская греко-католическая церковь сегодня успевает идти в ногу с обществом?

– И да, и нет. И это имеет свои позитивы и негативы.

Украинское общество состоит из людей, имеющих пороки. Наша политическая жизнь, наша потрясающая коррупция, война, семейные неурядицы, высокий уровень алкоголизма, абортов и т. д. показывают, что все люди – украинцы и неукраинцы – имеют пороки и проблемы.

Задача Церкви – идти рядом с проблематичным обществом, сопровождать его, но одновременно плыть против течения. Церковь иногда должна «гладить против шерсти»... Как она делала, скажем, в ХХ веке, в советское время.

Роль церкви – не хлопать по плечу человека в каждом обстоятельстве. Призвание церкви и нас всех – свидетельствовать друг другу о правдивых вещах.

Мы живём в эпоху, когда первый раз в западной цивилизации человек говорит, что правды не существует – есть твоя правда и моя правда. Ты говоришь – белое, я говорю – чёрное, но это твоё право, правда? Я не буду посягать на твоё право, ты можешь белое назвать чёрным. Возможно, ты имеешь на это право, но это неправда.

И здесь есть большая эпистемиологическая проблема – как мы узнаем правду? Какая она? Окончательной правдой, в христианском понимании, есть не что-то, а кто-то. Христос есть правда, дорога и жизнь.

– Не разрушили Zoom-служения и Facebook-трансляции близости между прихожанами и священниками?

– Посмотрим. Это сможем сказать, лишь когда выйдем из карантинов и локдаунов.

– Ваша церковь до сих пор на карантине?

– В Америке мы обязаны соблюдать карантинные правила: должна быть социальная дистанция, в церковь можно приходить, но надо быть в масках. Но, скажем, сейчас в Филадельфии запрещены все остальные встречи, кроме церковных, где более 10 человек, даже дома на Рождество, даже членов семьи не может быть больше 10.

Во время карантина мы начинаем понимать, что мы, в принципе, знали: церковь – не дом, прежде всего, церковь – это тело Христово, это люди, которые находятся в общении, в отношениях, в любви. Физическая близость для этого имеет колоссальное значение, но мы также поняли, что можно лелеять эти отношения, когда мы не можем быть близко друг к другу.

Пожалуй, многие отойдут от церкви. Те, кто по долгу ходил в церковь, а теперь уже практически год освобождены от этой обязанности, могут к так называемому долгу не вернуться. Остаться, так сказать, только онлайн, или вообще оставить это дело. Я убеждён, что таких будет достаточный процент.

В Америке на каждого нового католика есть 5 или 6 католиков, которые отходят от церкви – статистически мы находимся на спаде. Но с другой стороны, ещё никогда в истории человечества не было столько католиков и столько христиан. Церковь сейчас на высоте развития. На цифры надо смотреть с перспективой и с верой.

– Помните, как вы праздновали Рождество в детстве?

– Помню, конечно.

– Какое Ваше самое тёплое воспоминание?

– Сочельник (Святвечер). С семьёй и обязательно ещё с кем-то «чужим» – мои родители приглашали кого-то из одиноких членов украинского сообщества, и всегда было свободное место для умерших. Впоследствии мы колядовали для соседей, уже в Сочельник, и затем шли на ночное богослужение.

Иногда снег наметал большие сугробы, потому что мой город Сиракузы – на пятом месте в мире по осадкам снега.

И когда мы возвращались, я мог сам сесть перед ёлкой и размышлять об этой близости и интимности Бога, который становится человеком. На улице шёл снег, я смотрел на большие разлапистые снежинки в свете фонаря, и в этом безграничном мире я, маленький, искренне переживал Божье присутствие среди нас.

– А какое желание загадывали в новогоднюю ночь, на Рождество?

– У нас Сочельник был очень связан с рассказами родителей о своём детстве в Украине. И мы знали, что украинцы не имеют свободы, чтобы праздновать Рождество. И слушая колядки Козловского или другие колядки мигрантов, мы молились за свободу Украины, за свободу церкви в Украине.

И она осуществилась, она пришла. В том числе и поэтому я верю в чудо.

– Как вы думаете, что ждёт Украину и украинцев в 2021 году? Будет ли он лучше и легче предыдущего, как сейчас все надеются?

– Основные человеческие вызовы останутся теми же. Наибольший вызов – можем ли мы любить и уважать тех людей, которые рядом. А всё остальное – производное.

 

Ольга Кириленко, УП