«У меня всегда были такие ощущения, что я "живу в кредит"»: интервью с Блаженнейшим Святославом по случаю его 50-летия

– Ваше Блаженство, Христос воскрес!

– Воистину воскрес!

– Мы сегодня встретились с вами в особое преддверие. Завтра вы будете праздновать свой юбилей, поэтому наше интервью не совсем рабочее, возможно, с несколько с личными вопросами. Если позволите, я бы хотела начать с собственных воспоминаний. Помню интервью Блаженнейшего Любомира Гузара сразу после избрания вас главой Церкви. Тогда Блаженнейший Любомир в своём шутливом стиле сказал такую фразу: «Если владыке Святославу как Главе Церкви ставят в упрёк, что он слишком молод, то я должен вам сказать, что он с каждым годом исправляется». Возможно, вы помните это интервью. С тех пор прошло уже почти десять лет. Завтра вы празднуете свой юбилей. Обычно, люди в такие круглые даты пытаются делать «инвентаризацию» прожитой жизни. Вы можете, как-то оценив свои годы, поделиться тем, что вы считаете самым успешным в своей жизни? Возможно, есть что-то такое, чему вы радуетесь, чем гордитесь больше всего, и нечто такое, о чём жалеете?

– Должен сказать, что время бежит. Время идёт. Один мудрый человек говорил, что важно не сколько лет в твоей жизни, а сколько жизни в твоих годах. Я могу сказать, что жизни в пятидесяти годах было очень много. И я хочу поблагодарить Господа Бога за все активные жизненные волны, моменты, которые Он мне дарил до сего дня. Иногда у меня было ощущение, что я очень спешил жить, что, действительно, – как заметил Блаженнейший Любомир, – в молодом возрасте надо было брать на свои плечи слишком много различных обязанностей и большую ответственность. Тогда у меня всегда были такие ощущения, что я «живу в кредит», что мне Господь Бог дал определённый кредит: то ли каких-то возможностей, то ли людей, которых возле меня в своё время поставил, то ли каких-то даров, тех или иных способностей, которые в итоге имеет каждый человек.

У меня всегда были такие ощущения, что я «живу в кредит», что мне Господь Бог дал определённый кредит: то ли каких-то возможностей, то ли людей, которых возле меня в своё время поставил, то ли каких-то даров, тех или иных способностей, которые в итоге имеет каждый человек.

Но больше всего я всегда чувствовал кредит доверия, которое ко мне проявляли люди, что всегда были рядом. Я помню, что у меня всегда было такое ощущение в общении, в основном, с моими родителями и родственниками. Они давали мне ощущение и понимание, что они мне доверяют. Вот это меня очень стимулировало. И мне всегда было как-то так больно, если я порой не оправдывал надежд тех, кто были рядом.

Если речь идёт о, возможно, самом важном даре, или кредите, который я получил, думаю, что это вера в Бога. Это дар, который я получил в своей семье от родителей, от своей бабушки, от своего дедушки. Об этом даре святой апостол Павел говорит, что вера делает тебя должником по отношению к другим людям, которые ещё этого не пережили. Говорит апостол Павел: «Я чувствую себя должником перед теми, кто ещё не познал Христа». Я чувствую себя должником перед теми людьми, которые ещё, возможно, не верят в Бога. Даром веры нужно делиться с другими людьми.

Таким же кредитом, который я в своё время получил, была возможность учиться. Я всегда очень хотел учиться, мне всегда хотелось познавать мир, в котором я живу. Но большую жажду знаний, в частности богословия создали, пожалуй, обстоятельства преследуемой Церкви. Потому что мы не могли иметь доступа к обычным обстоятельствам жизни в семинарии или богословскому образованию. И вот, когда стало возможным учиться, я всегда учился с мыслью, что я учусь для кого-то, а не для себя. Я помню, что тогда, в девяностые годы, было очень много семинаристов, очень много молодых ребят, которые хотели отдать свою жизнь Господу Богу, но все они имели возможность получать образование, например, за границей. Я учился за границей с таким ощущением, что должен что-то привезти домой, что я должник перед теми, которые не имели возможности попасть на учёбу туда, куда я поехал. И каждый раз, когда я возвращался на летние каникулы домой, я контактировал со средой студентов, священников, семинаристов и мне всегда становилось интересно, что им нужно. Вот что нужно для них мне получить из-за границы, чтобы затем это привезти и им поделиться.

Потом, когда я вернулся после окончания учёбы за рубежом в Украину, я, опять же, чувствовал себя должником перед теми, кому я должен эти знания передать. Святой Августин так и говорит, что искусство учителя, преподавателя заключается именно в том, чтобы передавать знание тем, у кого его, возможно, нет.

Есть вот такое ощущение постоянного кредита, который ты должен возвращать. Очевидно, в такой большой степени или, я бы сказал, едва ли не в наибольшей степени это произошло десять лет назад, когда мои братья в епископстве обнаружили ко мне такое большое доверие, такой огромный кредит доверия мне вручили, выбрав самого молодого среди всех главой Церкви. Многие тогда на меня смотрел с удивлением: «Кто этот юноша, который теперь будет исполнять такую должность?» Уже десять лет я отдаю долги, пытаясь делиться тем, что мне Господь Бог подарил. Я не хочу никого подвести в его надеждах: ни верующих нашей Церкви, ни широкую общественность нашего народа в Украине и за рубежом. Прошу Господа Бога, чтобы дал мне силы всё же отдать весь тот кредит, который я получил в течение пятидесяти лет, чтобы выполнить порученную мне жизненную миссию, ничего не оставив у себя – в своих карманах или в своём сердце. Всё, что я получил, – всё отдать. Тогда, я думаю, будет ощущение исполненного долга и уплаченного кредита.

Прошу Господа Бога, чтобы дал мне силы всё же отдать весь тот кредит, который я получил в течение пятидесяти лет, чтобы выполнить порученную мне жизненную миссию, ничего не оставив у себя – в своих карманах или в своём сердце. Всё, что я получил, – всё отдать.

– Вы упомянули о полученных знаниях. Если почитать вашу биографию, то можно сделать вывод, что вы попробовали себя в разных сферах. Например, медицинское образование. Поделитесь тем, насколько полученные знания помогали или пригодились вам когда-нибудь как священнику, как Главе Церкви? Можете привести такой пример?

– Я хочу поблагодарить Господа Бога за дар и возможность учиться в медицинском училище. Образование фельдшера давало, с одной стороны, возможность быть помощником врача, который заботится о здоровье человека, но и давало возможность в определённой степени самому принимать решение, в какого типа врачебной помощи, опеке нуждается тот или иной человек. В частности, я вспоминаю своё служение в советской армии. Там я, собственно, выполнял функции фельдшера. С другой стороны, медицинское образование всегда ставило меня в обстоятельства ухода за больными. Знаете, больных всегда достаточно. Когда-то говорил Иисус Христос, что бедные всегда будут у вас. Я думаю, больные тоже. И вот эти знания по уходу за больным, эти умения, навыки, необходимые манипуляции или другие виды опеки больных, которые должен получить фельдшер, мне всегда служили, где бы я ни был – за границей или дома.

Даже когда я был ректором семинарии, случались такие обстоятельства, когда я должен был делать даже инъекцию своим студентам. У нас в семинарии была медицинская сестра. Потому что  семинария – это как большая семья, где нужно заботиться не только о воспитании, обучении студентов, но и об их быте. Но в субботу или воскресенье у медсестры выходной, а кто-то эти назначения должен продолжать выполнять. Собственно, возможность ухаживать за больными в разных странах, в разных обстоятельствах была способом послужить другому человеку.

Очевидно, что медицинское образование даёт возможность по-другому взглянуть на человека, глубже понять, что он переживает, какие процессы происходят в его теле, психике. Очевидно, это очень помогает священнику в его пастырстве: он лучше понимает, как можно помочь человеку, как ему послужить. Кто-то говорит, что священнослужение становится также терапевтическим служением. В частности, восточнославянская духовность есть терапевтической духовностью. Мы все больны грехом, а Церковь – это такой большой госпиталь, где мы лечимся, избавляемся от своих немощей, своих недостатков и развиваемся, растём к полноте нашего здоровья: духовного, душевного и физического.

Для меня всегда было очень интересно общаться с моими одноклассниками, одногруппниками, которые сегодня работают в различных сферах, в частности в медицине в Украине. В своё время я был тоже духовником, то есть опекуном, Украинского врачебного общества во Львове, в которое входили верующие врачи, и они действительно хотели выполнять по-христиански свою врачебную профессию. Тогда в Украине только входило в научный оборот понятие биоэтики, врачебной этики, то есть определённых моральных принципов, которых необходимо придерживаться врачу, чтобы правильно лечить больного. Тогда наши врачи поставили такой вопрос, который, с одной стороны, медицинский, а, с другой – философско-богословский: что такое здоровье? Когда можно сказать, что какой-то человек является здоровым? Что включает в себя понятие «здоровье»? Очевидно, что здоровье всесторонне развитого, полноценного человека включает в себя не только хороший набор анализов. Здоровье охватывает многие другие признаки, проявления общего состояния человека.

Поэтому я думаю, что и врач, и священник должны помочь человеку быть здоровым, в частности, когда мы сейчас говорим о новом этапе человечества в посткоронавирусном мире, где вопросы здоровья очень особенные и чувствительные. Все задаются вопросом: какую роль здесь должна сыграть Церковь в том обществе, перед которым стоят новые вызовы для жизни, для здоровья и существования?

– Я не могу не спросить вас о детстве. В одном из ваших последних интервью вы сказали, что в этом году в канун Пасхи вы чувствовали какое-то дежавю. Вы вспоминали детство, о том, как вы со своей семьёй собирались вокруг радиоприёмника и освящали таким образом пасхальные корзинки. Сегодня мы чувствуем примерно то же, переживаем, что церкви закрыты и люди не могут туда попасть. Возможно, есть ещё такие яркие, тёплые детские воспоминания, о которых хочется рассказать. Может, вы поделитесь?

– Моё детство прошло в городке Стрый, на Западной Украине. Я думаю, что каждый из нас в определённой степени является плодом личной истории. Та среда, в которой мы росли, всегда становится неотъемлемой частью личной истории каждого из нас. Западная Украина была специфическим регионом Советского Союза. Почему? Я помню, что в те времена в Стрые у нас был интересный набор культурных сред, сконцентрированных на одной маленькой территории. Например, в городе было очень много советских войск. Соответственно, там было и очень много разных людей со всего Советского Союза.

Я думаю, что каждый из нас в определённой степени является плодом личной истории. Та среда, в которой мы росли, всегда становится неотъемлемой частью личной истории каждого из нас.

Помню одну такую ​​ситуацию, которая меня поразила. Представьте себе рынок, куда приезжают крестьяне, продают свою продукцию. Каждая женщина, которая там торгует молоком или овощами, призывает: «Купите у меня, купите у меня!» И вот одна из них, к которой подошли мы с моей бабушкой и ещё один не знакомый нам человек, говорит: «Прошу пана, покупайте у меня!» Тот господин говорит ей: «Я тебе не "пан", я – гражданин Советского Союза». Эта фраза вызвала взрыв смеха у всех, кто это слышал. Для меня, действительно, это был культурный шок, потому что меня всегда учили обращаться к другому лицу, в том числе старшей, с уважением. В галичан фраза «пан» была проявлением уважения к старшему человеку – а у тех, кто находился в плену какой-то советской культурной парадигмы, это обращение могло иметь другие ассоциации. Тогда на этом рынке я впервые понял, что мы живём в определенной культурной среде, которая, возможно, находится в оппозиции к общей советской парадигме общества. Это было очень интересным моим открытием.

Позже я увидел, что наша среда, в частности окраина города Стрыя, где мы жили, состоит из многих людей, которые прожили свою отдельную историю. Было много священников. Одни из них приняли православие и были священниками Русской Православной Церкви. Другие священники действовали в подполье. Были лица, переселённые во время акций переселения с территории сегодняшней Польши, они пережили свою тяжёлую историю. Много было переселенцев из Лемковщины, которые прожили свою рану, они ею болели. Очень много было людей, которые из села переехали в город. Можно было видеть и наших горцев с Бойкивщины, и людей из тех сёл, которые были вокруг Стрыя. Это всё выстраивало интересную культурную парадигму.

Помню, как моя бабушка учила меня общаться с разными людьми. В их среде было много евреев. У нас была соседка, к которой я даже ходил на занятия по русскому языку и которая позже уехала в Израиль. Помню наших соседей, которые наведывались в римско-католический костёл, и в той среде я даже ходил на занятия по польскому языку. Это была богатая среда. Но каждый человек был действительно открытой книгой. Это был другой период такого познания, когда мы учились в основном не по каким-то книгам, потому что тогда это было очень регламентировано, не по Интернету, как сегодня, а благодаря встречам с отдельными людьми.

В определённый момент я сделал для себя открытие, в какой семье я живу, как жизненные истории, в частности, Второй мировой войны пересекаются в моей семье. Моего дедушку в 1939 году мобилизовали в польскую армию, и он был военнопленным польской армии в немецком плену. Моя бабушка была вывезена на работу в Германию, и там они познакомились с дедушкой и сбежали: он из плена, а она – с работы, на которую её вывезли. Они скрывались во время немецкой оккупации в селе возле Стрыя. Дедушка мне рассказывал, как они с бабушкой бежали через различные границы, как должны были себе шить одежду, как доставать железнодорожные билеты… Это был детектив.

Бабушка мне рассказывала о своём старшем брате, который погиб в УПА. Эта история борьбы Повстанческой армии является частью истории нашей семьи. А младший брат бабушки был мобилизован в советскую армию в 1944 году и дошёл до Берлина, вернувшись домой советским солдатом-орденоносцем.

Позже моя бабушка мне рассказывала о своём старшем брате, который погиб в УПА. Эта история борьбы Повстанческой армии является частью истории нашей семьи. А младший брат бабушки был мобилизован в советскую армию в 1944 году и дошёл до Берлина, вернувшись домой советским солдатом-орденоносцем. И благодаря ему нашу семью не вывезли в Сибирь. Уже все были готовы к тому, что им зачитают приговор о выселении как семью воина УПА. Естественно, все эти истории пересказывались в доме по большому секрету. Гимн «Ще не вмерла Украины…» меня научила петь бабушка, наказывая, чтобы нигде на улице не петь. Но мне было тогда 6 или 7 лет.

Очевидно, что в том культурном историческом контексте важным элементом была вера в Бога. Я просто понимал, что все эти люди никогда бы не смогли пережить такие драматические истории своей жизни после Второй мировой войны, живя в советской действительности, если бы стержнем их жизни не была глубокая и искренняя вера в Бога. Все праздники, которые мы праздновали в семье – Рождество, весь рождественский цикл с колядой, Пасху или иные события, – всегда были пронизаны христианской культурой, которая, собственно, меня сформировала и дала мне понять, кем я был в тех обстоятельствах, в частности, когда и система СССР стала давать трещины и уже государство готово было распадаться.

– Вы, когда журналистам рассказываете о своей юности, часто вспоминаете о службе в советской армии. И довольно часто рассказываете историю о том, как у вас возникали религиозные дискуссии с замполитом-атеистом. Меня всегда интересовало, чем история закончилась. Вы смогли его обратить или так и остались каждый при своём мнении?

– Видите ли, я начал рассказ о кредите. Быть военным фельдшером – это большая привилегия. Медслужба в советской армии тебя ставила в немножко другую, более привилегированную позицию по отношению к другим – офицерам или солдатам. Я служил в медслужбе в Луганске, и это была медслужба при военных училищах. Она имела ещё больше особенностей. Военное училище готовило штурманов и должно было иметь медицинскую службу, поскольку каждый, кто допускался к полётам в советской армии, должен был периодически проходить медицинский осмотр. Я помню, что даже начальник училища генерал-майор, когда проходил медосмотр, просто трясся, волнуясь, что если его «спишут», он не сможет летать и остаться на своей должности. Я бы сказал, что в той среде военных лётчиков и штурманов отношение к медицинской службы было особое.

Очевидно, я тогда, как военный фельдшер, имел определённые права передвижения по части, некоторые обязанности по медицинскому обеспечению военнослужащих и даже их семей, которые жили в военном городке. Но особой привилегией было то, что я имел доступ к нашему кабинету медслужбы, где было радио. Это была особая привилегия, в частности можно было оправдаться, почему во время политзанятий в нашей роте… я мог легитимно отсутствовать.

В армии я никогда не ходил на политзанятия, потому что они всегда проводились в воскресенье, а я в воскресенье шёл в медслужбу и слушал Литургию по Ватиканскому радио. Если бы кто-нибудь узнал, что там что-то подобное происходит, я был бы очень тяжело наказан.

Так получилось, что я не ходил на политзанятия, потому что они всегда проводились в воскресенье, а я в воскресенье шёл в медслужбу и слушал Литургию по Ватиканскому радио. Если бы кто-нибудь узнал, что там что-то подобное происходит, я был бы очень тяжело наказан. Хотя у меня потом закрадывались сомнения, что, вероятно, слышали, знали, что я там что-то слушаю в воскресенье по радио. Но, видимо, определённые добрые сердца к этому отнеслись как-то мягче, никто меня не выдал. Два года – это достаточно большой кусок времени.

С замполитом была история очень простая. Однажды он пришёл ко мне с большой претензией, так как я не присутствовал на политзанятиях, но это был особенный период его жизни. У него жена была в роддоме, ожидая рождения ребёнка, и ему нужны были бинты и вата. Он в медслужбе начал на меня «наезжать» как начальник.

Вдруг я понял, почему он пришёл, – ему нужно было у меня кое-что выпросить. Осознав это, я стал себя более уверенно держать, но одну фразу из того довольно острого разговора я помню по сей день. Он мне говорит: «Слава, ну ты же умный человек, как ты можешь верить в Бога?» А я ему отвечаю: «Товарищ старший лейтенант, как раз из-за того, что я умный человек, я так и верю в Бога». Он: «Да ты что!» И тогда разговор между нами пошёл немного по-другому. Речь шла не об идеологическом давлении, но это был момент обмена аргументами. Очевидно, что мы с ним не договорились, потому что он не хотел меня слушать. Он не хотел познать те или иные смыслы моего поведения. Он пришёл ко мне за бинтом и ватой. Я ему это приготовил и передал. Он ушёл довольный. Но я помню, что в результате – он больше никогда меня не притеснял и не преследовал за то, что я не ходил на политзанятия. Что это было? Почему так произошло? Я думаю, что каждый может себе по-своему сделать вывод, но я благодарю Господа Бога, что даже в советской армии часть моей личной жизни, как верующего человека, всё же, нашла своё место, своё пространство, где это можно было реализовать.

– А вы общаетесь со своими армейскими товарищами, бывшими однокурсниками-медиками, одноклассниками? Возможно, какие-то встречи у вас происходят?

– Со своими однокурсниками я общаюсь, потому что у каждого из них своя дорога. Некоторые из них остались средними медработниками. Некоторые поступили в мединститут и работают сегодня в разных сферах медицины, в частности во Львове. Я очень радушно с ними поддерживаю отношения и контакты. Уже как глава Церкви я смог посетить Луганск. Если я не ошибаюсь, это был 2012 год. Тогда наш настоятель в Луганске – я не знаю, правда, как ему это удалось, – организовал мне встречу с моими сослуживцами в военном училище. Название этого училища было интересное – ВВАУШ. Эта аббревиатура расшифровывалась так – Высшее военное авиационное училище штурманов имени пролетариата Донбасса. Очевидно, что с распадом Советского Союза его расформировали, но люди, которые работали там и некоторые служившие офицеры ещё остались. Я помню, что на эту встречу пришло около двадцати человек: врачи, которые уже в отставке, и так далее... Им было интересно посмотреть на меня, а мне – очень интересно увидеть их. Было много гражданских работников, служащих и врачей, медсестёр и санитарок. Я помню, что у нас получилась довольно интересная встреча. Никто из нас себе не мог представить, что буквально через два года Луганск снова будет оккупирован. Насколько мне известно, сегодня в Луганске, на месте, где был этот военный аэродром и училище, стоят войска. Видимо, судьба тех людей сегодня в Луганске особая. Я всегда вспоминаю их лица в молитве, чтобы Господь помог им всем там, за линией разграничения, пережить эти сложные времена.

– Я помню, на одной встрече с мирянами в Киеве кто-то из них у вас спросил, какое достижение как Главы Церкви Вы считаете самым крупным? Вы тогда пошутили и сказали, основное то, «что я выжил». А если серьёзно сформулировать этот вопрос? Если вспоминать первый год служения как главы Церкви, как Отца Церкви. Что было для Вас самым трудным? И что самое тяжёлое сейчас? Есть какая-то разница за эти почти 10 лет?

Были времена, тяжёлые для меня и для каждого гражданина Украины, к которым никто не был готов, – это первая половина 2014 года. Когда началась война. Когда мы увидели погибших на Майдане.

– Я, когда оцениваю эти события, которые произошли, всегда мне кажется, что тяжёлого ещё не было. Господь Бог дал возможность всё как-то спокойно пережить. Поэтому я не могу сказать, что были трудные моменты. Были такие, которые были тяжёлыми для меня и для каждого гражданина Украины и к которым никто не был готов, – это первая половина 2014 года. Когда началась война. Когда мы увидели погибших на Майдане. Это были очень трудные времена. Когда действительно мы жили в ожидании. С какой стороны войдут новые войска на территорию Украины? Сможем ли мы себя защитить? И так далее. Видим, что мы и это пережили. Господь Бог дал нам силу выстоять.

Сегодня мы переживаем очень тяжёлые времена, связанные с пандемией нового вируса. Такое ощущение, что весь этот мир, в котором мы родились и выросли, внезапно исчез. А теперь живём, словно в новом мире. В новых обстоятельствах. Кто-то может сказать: «Новые тяжёлые времена наступили». Но я думаю, что мы и это переживём с Божьей помощью, с Божьей силой.

Очевидно, что мы сможем пережить все непростые вызовы, если будем пытаться сделать это вместе с другими людьми, если не будем искать собственной выгоды и не будем любой ценой спасать собственную шкуру. Господь всегда нам поможет найти в себе потенциал, возможно, какой-то новый, скрытый, о котором мы до сих пор не подозревали. Он поставит рядом с нами тех людей, которые именно в Его Предвечного задумчивости приготовил для нас этой ситуацией. Если мы так будем жить, то думаю, мы все переживем.

Мы сможем пережить все непростые вызовы, если будем пытаться сделать это вместе с другими людьми, если не будем искать собственной выгоды и не будем любой ценой спасать собственную шкуру. Господь всегда нам поможет найти в себе потенциал, возможно, какой-то новый, скрытый, о котором мы до сих пор не подозревали.

Один классик современного юмора говорит, что человек, который чувствует, что имеет дар от Господа Бога, меньше нуждается. Ведь то, что он встречает вокруг себя, сравнивает с чем-то внутри себя и тогда не требует лишнего. Когда мы, верующие христиане, откроем, что мы несём какие-то сокровища внутри себя, тогда, встречая новые проблемы, вызовы, будем сопоставлять с тем, что мы имеем в себе, и нам не нужно будет лишних вещей. Будем всегда иметь возможность различать основное и второстепенное. И того основного нам всегда будет достаточно.

Это, я бы сказал, является моим личным, внутренним оптимизмом – тяжёлые времена ещё не наступили. Даст Бог, и эти тяжёлые времена в будущем мы сможем пережить. А потом, в конце нашего пути, мы сможем увидеть, что в жизни были действительно большие опасности, через которые Господь Бог нас перевёл, и мы всё это вместе с Ним, с верой в Бога претерпели. Говорит Христос: «Нет ничего невозможного для того, кто верует!»

– Если продолжать тему о новых тяжёлых временах, о государстве в смартфоне, о церкви в смартфоне, как некоторые шутят, хотелось бы спросить у вас. Когда, наконец, церкви откроются и люди смогут туда вернуться? Как вы думаете, они вернутся иными? Но какими? И что Церковь должна дать этим обновлённым людям? Возможно, она тоже иначе должна вести, предложить что-то новое, измениться как-то?

– У меня такое ощущение, что каждое воскресенье люди возвращаются в свою церковь, в свой храм другими. Греческий философ говорил, что никогда нельзя войти два раза в одну и ту же реку. Очевидно, что новые обстоятельства для всех нас ставят новые вопросы, в частности, о роли и месте моей духовной, религиозной жизни в современных обстоятельствах. Каким образом я могу быть христианином в том странном мире, который возникает теперь вокруг нас?

Приведу два наблюдения. Первое наблюдение – многие священники как из-за рубежа, так и из Украины, многие наши епископы сегодня говорят, что обстоятельства вынужденной изоляции, невозможности собираться вместе в большой христианской семье, создают в духовной жизни эффект сдавленной пружины. И люди ждут: когда наконец ограничения упадут, когда мы сможем выйти и быть снова вместе – прогуляться в парке, вместе встретиться с общими знакомым, родными, близкими. А христиане ждут того времени, когда снова мы вместе сможем быть в храме. И вот это время вынужденной изоляции становится временем, когда эта энергия, духовная энергия аккумулируется. Мы чувствуем, что растёт жажда и голод по сообществу. Потому что христианин всегда является членом сообщества.

Даже когда сегодня современные обстоятельства карантина акцентируют тенденцию крайнего индивидуализма современной культуры, мы чувствуем, что христианин никогда не может быть христианином с частными религиозными выполнением. Быть христианином – значит быть членом сообщества. И даже когда мы в обстоятельствах пандемии молимся у себя дома, участвуя в богослужениях онлайн, мы все же чувствуем себя членом сообщества. Онлайн означает, что я не один. Я молюсь синхронно с другими, хотя пространство, к сожалению, нас разделяет. Христианская молитва никогда не может быть отделена от молитвы другого человека.

Онлайн означает, что я не один. Я молюсь синхронно с другими, хотя пространство, к сожалению, нас разделяет. Христианская молитва никогда не может быть отделена от молитвы другого человека.

Я помню, когда меня учили, даже во время преследуемой Церкви, когда ты молишься, ты всегда молишься с Церковью и в Церкви. Потому что когда христианин молится, то в нем молится Дух Святой. Я всегда молюсь как член Тела Христова, Главой которой является сам Иисус Христос. Я всегда молюсь вместе со всеми ангелами и святыми, которые есть рядом, целое небо и вместе со мной, я вхожу в общую молитву большой широкой общественности, хотя большая часть действующих лиц той молитвы невидимыми. Очевидно, мы чувствуем, что мы нуждаемся даже физического присутствия других людей рядом для того, чтобы переживания сообщества, даже на физическом уровне, было полным. Потому что мы не бесплотными духами. Человек это дух воплощенный. Поскольку я тело, я физически присутствует, мы должны чувствовать физическое присутствие других людей рядом со мной.

Поэтому я думаю все эти элементы, эти вечные истины о том, кем является христианин, такое молитва, как нам молиться вместе, они, возможно, в новых обстоятельствах переосмысливаются. Мы заново открываем старые истины. Часто мы говорим, что чувствуем дежавю в условиях карантина – как это было в условиях преследуемой Церкви и жизни в подполье. Но даже тогда, когда Церковь преследовали, мы всегда чувствовали, что я являюсь членом Церкви, то есть сообщества.

В моем воображении как маленького ребенка Церковь никогда не была связана с каким-то храмом или материальной конституции. Для меня Церковью были люди, которые вместе сходились. Я могу в Церкви почувствовать действие Бога через посредство другого лица: чтобы исповедаться, у меня должно быть физически присутствует священник; чтобы отслужить богослужения, я должен иметь соответствующие обстоятельства. Хлеб становится Телом Христовым, вино становится Кровью Иисуса Христа во время богослужения – для того, чтобы это произошло, нужно, чтобы на престоле физически присутствовали хлеб и вино. Итак, нельзя все в духовной жизни Церкви перевести в смартфон. Даже когда Церковь имеет какой-то элемент, который можно перевести в общение онлайн, все же существуют субъекты того общения, которые являются не виртуальными, но реальными лицами. Поэтому я думаю, что в новых обстоятельствах мы должны все эти вещи для себя заново открыть и научиться полноценно жить.

Вы себе представьте, что, если мы могли быть христианами и могли молиться Литургию в советской армии, смогли наполнить Богом и те обстоятельства, которые мы тогда жили, думаю, мы сможем наполнить Божьим присутствием и новые обстоятельства мира, который мы уже теперь окрестили посткоронавирусний мир.

– Спасибо за ответ. Поделитесь, пожалуйста, как вы планируете праздновать свой юбилей, если это не секрет?

– Я благодарю Господа Бога, что мой юбилей будет проходить во время карантина – скромно, без излишнего пафоса, – но я очень буду благодарен всем тем, кто в тот день, вспомнив обо мне, грешном, помолится за меня. Я очень прошу молитвы, потому что молитва Церкви как сообщества это то, что придает нам силы, оптимизма и чувства, что, даже когда есть большие проблемы, ты никогда не является наедине с ними. Поэтому центральным стержнем любого юбилея, в частности, того, какой я буду переживать, будет молитва. Молитва благодарности Господу Богу за дар жизни, за дар тех всех кредитов, из которых мы начали сегодняшнюю нашу беседу.

– Празднование, если вы и сможете избежать, то подарков – вряд ли. Вы можете вспомнить, какой трогательный подарок вы получали в своей жизни?

Я хочу попросить всех не даровать мне никаких подарков. Все то, что вы бы хотели подарить мне, пожалуйста, составьте как пожертвование на наш фонд борьбы с последствиями коронавируса, который наша Церковь открыла как инструмент онлайн пожертвования.

Я хочу попросить всех не даровать мне никаких подарков. Все то, что вы бы хотели подарить мне, пожалуйста, составьте как пожертвование на наш фонд борьбы с последствиями коронавируса, который наша Церковь открыла как инструмент онлайн пожертвования. Все то, что вы хотите подарить мне, подарите для помощи тем, кто действительно в этом нуждаются. Это для меня будет самый большой подарок.

Если речь идет о подарках, которые я когда-либо получал, я не хочу сейчас это перечислять, это может быть расценено как то, что я прошу. Знаете, для меня всегда было большим подарком чувствовать, что кто-то обо мне говорит с Господом Богом. Мы говорим о молитве. Действительно, молитва – это бесценное сокровище и подарок. Поэтому, если вы пообщаетесь, поговорите обо мне с Господом Богом, о моих немощи, о тех потребностях, которые я, а вы их видите, тогда Господь Бог действительно будет тем, кто в наиболее подходящий момент подарит мне именно то, чего я больше всего потребует. Поэтому моя просьба: помолитесь за меня.

– Пользуясь случаем поздравляем вас с юбилеем. Многая лета!

– Большое спасибо. Пусть Господь Бог благословит всех нас. Спасибо всем тем, которые слушали это наше интервью и хотя бы эти несколько минут были вместе с нами. Христос воскрес!

Беседовала Марина Ткачук